laragull

«Я буду любить других женщин, назло тебе», - говорит он, и сводит впритирку мосты старых челюстей, верхней и нижней.
Плохие мосты, траченные серой едой упорного одиночества.

Он любит других женщин, дважды и трижды в неделю.

Они любят его любовь.

Принимают его вялые визиты за авансы будущих благ,
в виде счастья вдвоём у камина,
с чашкой грога
и пенковой трубкой в безвольных усах.

Он остро любит себя, за что ненавидит себя же.
Плачет тяжестью горла, рыдает ругательствами, дышит бессильем.
Злые слова беззубыми старыми кобрами ползают в пыльном ковре.

Женщины с хищными орхидеями вместо ушей жадно ждут его доброго слова.
Но рот его стиснут, и сдавлено горло обидой. Гортань суха и сурова.

Он остро хочет любви, он шантажирует небо иссохшей кожей ладоней.
Он не хочет умереть в очереди за любовью, пропустите его вперед, он инвалид этой треклятой любви…

Ему пишут на руке номер маркером ватерпруф, потому что на сегодня прием окончен, и очередь переносится на завтра.

Идет домой и закрывается в ванной. Сухие ладони цепляют одежду - плохо струганная одежда оставляет занозы в пальцах.
Под душем тепло, и ладони пьют воду, но разбухают занозы, и синий номер размыло, хотя маркер был ватерпруф…

Значит, завтра опять придется имитировать припадок в очереди.
Но его снова никто не пропустит, лишь напишут новый номер на послезавтра.

Значит, до пятницы не дождаться приёма в консульстве треклятой любви.
Снова придётся тратить любовь к себе на других совершенно женщин,
бездарно и тупо любящих только себя, не его.

«Всё что мне нужно, так это немного любви», - хнычет он, засыпая.

Когда он спит, то становится маленьким мальчиком в синей линялой пижамке с белыми зайцами.
Угол белого пододеяльника намок у него во рту. И сладость собственной слюны замыкает круг.