дивной прелести текст

"...перед Богом у нас одно обязательство, которое гораздо важнее счастья, потому что человечнее. Это обязательство “пребывать” в юморе, как в защитном сиропе, и никогда из этого юмора своим внутренним телом не выходить"

это из чудесной повести magazines.russ.ru/zvezda/2011/4/kis3.html

Порфирий Петрович и страдание

Порфирий Петрович не зря проживал жизнь, и многое понимал.

Например, он усвоил, что плачущих утешают.  И плакал обильно.  И трогательно смущался того, что вот он мужчина, а плачет. Это усиливало эффект - Порфирию  Петровичу отсыпали сочувствия со всех сторон.

Прекращая лить слезы, Порфирий Петрович затяжно  шмыгал носом, словно внюхивал  дорожку чистейшего порошка утешения, и предавался грезам о своей доброте и чистоте, только что доказанным мерой полученного сочувствия.

Еще он смутно чуял что страдающего человека почему-то автоматически  воспринимают  как хорошего, и не вдаваясь в причины, обильно страдал. И не скрывал этого.

"Вот, я несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг" - такой мессидж струил его реальный и виртуальный образ.

"Не для меня золото, огнем очищенное, чтобы  обогатиться, и белая одежда,  чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы, и глазная мазь, чтобы видеть"  - предупредительно добавлялось в мессидж, чтобы страдание имело пролонгированный эффект воздействия на сердца зрителей.

Порфирий Петрович, страдая, прикрывал вялыми веками плавающие в слезах буи глаз,  и вводил прямо в сердце длинной иглой святую жертвенную мысль: что ж, пусть я несу это бремя, значит кто-то обогатится моей нищетою, и будет без боли, потому что его боль на мне, и будет счастлив в любви, раз я фатально несчастен, и никогда не узнает, что я прикрыл его собой...

В этом месте  Порфирий Петрович почти кончал - высокий аутоэротизм такого самопожертвования распалял его до самого сладостного предела...

Опустим - как говорил Марк, - завесу жалости над этой сценой.

всё-таки

.
профессионализм есть форма человеколюбия, не правда ли)
.