Entry tags:
Порфирий Петрович и вопросы самоидентификации
.
Соревновательная жилка у Порфирия Петровича всегда была натянута туго, и вибрировала-ныла, как задетый камертон.
Нет, в открытую конкуренцию Порфирий Петрович и раньше вступал с осторожностью - только если был уверен, что победит, но внутренняя сравнительность терзала его постоянно, причиняя душевные муки.
Со временем у Порфирия Петровича выработалось особенное - избирательное - зрение, позволяющее ему выглядеть достойно на фоне остальных. В своих глазах.
Нет, это не значит, что чужие глупости он замечал, а свои - нет. Или свои достоинства возвышал, а чужие принижал. Вовсе нет.
Просто, чужие глупости невозможно было не заметить. А чужие достоинства были с подозрительным душком и налётом понтов.
И Порфирий Петрович развил в себе великодушие и справедливость, и таки признавал чужие достоинства, хоть и с душком, и старался не судить строго чужие гупости - потому что нравился себе в роли снисходительного мизантропа.
И в этой роли никто из осуетившихся знакомых конкурировать с ним не мог.
Эта роль ставила Порфирия Петровича совершенно в особое положение.
И теперь, если суета ревнивой соревновательности вдруг охватывала Порфирия Петровича, и язвительная сравнительность толкала под руку, то он старался успокоить себя тем, что никому ничего доказывать не собирается.
И что не играет в эти их игры.
Тем более, что ни экипировки, ни навыков у него не было.
.
Соревновательная жилка у Порфирия Петровича всегда была натянута туго, и вибрировала-ныла, как задетый камертон.
Нет, в открытую конкуренцию Порфирий Петрович и раньше вступал с осторожностью - только если был уверен, что победит, но внутренняя сравнительность терзала его постоянно, причиняя душевные муки.
Со временем у Порфирия Петровича выработалось особенное - избирательное - зрение, позволяющее ему выглядеть достойно на фоне остальных. В своих глазах.
Нет, это не значит, что чужие глупости он замечал, а свои - нет. Или свои достоинства возвышал, а чужие принижал. Вовсе нет.
Просто, чужие глупости невозможно было не заметить. А чужие достоинства были с подозрительным душком и налётом понтов.
И Порфирий Петрович развил в себе великодушие и справедливость, и таки признавал чужие достоинства, хоть и с душком, и старался не судить строго чужие гупости - потому что нравился себе в роли снисходительного мизантропа.
И в этой роли никто из осуетившихся знакомых конкурировать с ним не мог.
Эта роль ставила Порфирия Петровича совершенно в особое положение.
И теперь, если суета ревнивой соревновательности вдруг охватывала Порфирия Петровича, и язвительная сравнительность толкала под руку, то он старался успокоить себя тем, что никому ничего доказывать не собирается.
И что не играет в эти их игры.
Тем более, что ни экипировки, ни навыков у него не было.
.