Entry tags:
Порфирий Петрович и экзистенциальное бремя
.
Порфирий Петрович никогда не находился в одной реальности с ответственностью за свои действия.
Если любимая на тот момент женщина порывала с ним, то он горько заключал: "Она никогда меня не любила".
Если ему случалось провиниться перед любимой женщиной, и она дулась, то он скорбно говорил: "Вот и вся твоя любовь, милая..."
Если же любимая, напротив, восхищалась тем, как он сумел ее завоевать, то и тут Порфирий Петрович не принимал на себя:
"Я просто любил и люблю", - скромно отвечал он, - "я ничего не делал, это всё - любовь".
Если у него никак не осуществлялся проект, он с грустью говорил: "Никто не захотел мне помочь".
И если бы к нему хоть однажды пришел успех , он бы сказал, наверное, "я ни при чем, мне помогли, так получилось".
А, может, и не сказал бы. Может, он бы сумел взять на себя ответственность за удачу.
Но вряд ли. Порфирий Петрович, сам не сознавая того, пребывал в глубоком экзистенциальном ужасе перед жизнью. Мысль о том, что он за что-то действительно отвечает, была совершенно невыносима. Всем своим существом он извивался, чтобы пройти между струй, ускользая, отрицая собственные следы, особенно следы вины.
Но и в этом бы он не сознался. Даже себе.
Порфирий Петрович никогда не находился в одной реальности с ответственностью за свои действия.
Если любимая на тот момент женщина порывала с ним, то он горько заключал: "Она никогда меня не любила".
Если ему случалось провиниться перед любимой женщиной, и она дулась, то он скорбно говорил: "Вот и вся твоя любовь, милая..."
Если же любимая, напротив, восхищалась тем, как он сумел ее завоевать, то и тут Порфирий Петрович не принимал на себя:
"Я просто любил и люблю", - скромно отвечал он, - "я ничего не делал, это всё - любовь".
Если у него никак не осуществлялся проект, он с грустью говорил: "Никто не захотел мне помочь".
И если бы к нему хоть однажды пришел успех , он бы сказал, наверное, "я ни при чем, мне помогли, так получилось".
А, может, и не сказал бы. Может, он бы сумел взять на себя ответственность за удачу.
Но вряд ли. Порфирий Петрович, сам не сознавая того, пребывал в глубоком экзистенциальном ужасе перед жизнью. Мысль о том, что он за что-то действительно отвечает, была совершенно невыносима. Всем своим существом он извивался, чтобы пройти между струй, ускользая, отрицая собственные следы, особенно следы вины.
Но и в этом бы он не сознался. Даже себе.