Entry tags:
Порфирий Петрович и предчувствие смуты
.
Порфирий Петрович очень верил в революцию. Он даже зафрендил политика Жиринонского, и фрондёрски год не платил за услуги ЖКХ и по кредитам в банках. Это был его вклад в будущий народный бунт. Вклад был вызван обострением нужды и бедствий масс в лице Порфирия Петровича, опять выгнанного с работы за косяки, подстроенные судьбой.
"Если бы все перестали платить за квартиру и по кредитам, - писал он в своем блоге, - то система воров и жуликов очень быстро рухнула бы".
Порфририй Петрович прерывался и выходил на балкон покурить, от волнения прищимливая дверью кошку и край издерганной занавески.
Щурясь вдаль, замирал, представляя хаос в городе, и себя - почему-то с наганом - пробивающимся к дому вечнолюбимой Матрены Иванны среди грабежей и пожаров - спасать и экспроприировать, наконец, любовь свою в пользу бедных, в лице себя.
Тут Порфирий Петрович мягчел чертами, влажнел взором, возвращался к компьютеру и делал новую запись, воодушевляя любимую его дождаться - он не верил, что любимая может его не хотеть видеть и прочее. Он вообще был убежден, что все его любимые когда-то женщины втайне хотят с ним встреч, просто не сознают этого.
Поэтому, когда Матрена Иванна и в пятый раз грубо отвечала ему в телефон:
" Оставь меня в покое, быдло пьяное", Порфририй Петрович думал "совсем по мне истосковалась, бедняжка, но ничего, скоро начнется Революция, и тогда..."
Тут взгляд его делался тёмным, кулаки сжимались, и он снова выходил покурить нервы, захлопывая хлипкую балконную дверь под мявк кошки и треск занавески.
Эти звуки резали как по-живому, заставляя разлитую по организму тревогу мигом сжиматься до тугого комка ненависти за кадыком. Затяжки делались сильными, быстрыми - Порфирий Петрович словно приходовал воздух сигаретой.
И всем своим существом ощущал, что час близок.
Порфирий Петрович очень верил в революцию. Он даже зафрендил политика Жиринонского, и фрондёрски год не платил за услуги ЖКХ и по кредитам в банках. Это был его вклад в будущий народный бунт. Вклад был вызван обострением нужды и бедствий масс в лице Порфирия Петровича, опять выгнанного с работы за косяки, подстроенные судьбой.
"Если бы все перестали платить за квартиру и по кредитам, - писал он в своем блоге, - то система воров и жуликов очень быстро рухнула бы".
Порфририй Петрович прерывался и выходил на балкон покурить, от волнения прищимливая дверью кошку и край издерганной занавески.
Щурясь вдаль, замирал, представляя хаос в городе, и себя - почему-то с наганом - пробивающимся к дому вечнолюбимой Матрены Иванны среди грабежей и пожаров - спасать и экспроприировать, наконец, любовь свою в пользу бедных, в лице себя.
Тут Порфирий Петрович мягчел чертами, влажнел взором, возвращался к компьютеру и делал новую запись, воодушевляя любимую его дождаться - он не верил, что любимая может его не хотеть видеть и прочее. Он вообще был убежден, что все его любимые когда-то женщины втайне хотят с ним встреч, просто не сознают этого.
Поэтому, когда Матрена Иванна и в пятый раз грубо отвечала ему в телефон:
" Оставь меня в покое, быдло пьяное", Порфририй Петрович думал "совсем по мне истосковалась, бедняжка, но ничего, скоро начнется Революция, и тогда..."
Тут взгляд его делался тёмным, кулаки сжимались, и он снова выходил покурить нервы, захлопывая хлипкую балконную дверь под мявк кошки и треск занавески.
Эти звуки резали как по-живому, заставляя разлитую по организму тревогу мигом сжиматься до тугого комка ненависти за кадыком. Затяжки делались сильными, быстрыми - Порфирий Петрович словно приходовал воздух сигаретой.
И всем своим существом ощущал, что час близок.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject